Зачумленные - Страница 11

Капитан раздвинул свою трубу, отрегулировал ее несколько раз… Панкрас стукнул по его сапогу:

— Что вы видите?

— Я вижу большой огонь, — сказал капитан. — А перед этим огнем я вижу тени, которые швыряют в пламя другие тени.

— Так я и думал, — сказал Панкрас, — это костры… Они жгут трупы, потому что уже не успевают их хоронить…

Они спустились, задумчивые, по лестнице, на ступеньках которой их дожидались почти все мужчины.

На следующий день, на рассвете, послышался стук в дверь госпожи Николь. Сначала тихий, потом все сильнее… Многие спрыгнули со своих кроватей и подбежали к закрытым окнам, не осмеливаясь их открыть; они пытались смотреть сквозь щели. Раздался крик:

— Откройте! Это я, Норбер!

Все узнали голос клирика, которого считали погибшим. Но ответом ему было молчание. Тогда он принялся орать:

— Я знаю, что вы прячетесь за ставнями! Откройте или я сломаю дверь!

Господин Панкрас приоткрыл окно, точно над головой этого безумца.

— Ради всего святого, — сказал он клирику, — не кричите и не шумите так сильно!

— Ради всего святого, — призвал клирик, — позвольте мне забрать свои вещи или бросьте их мне из окна! Я ухожу из города и советую вам сделать то же самое: через три дня они придут сжечь наш квартал!

— Что ты такое говоришь? — вскричал Панкрас, побелев как полотно.

— Откройте мне и я вам все расскажу, — ответил клирик, — возможно, этим я спасу вам жизнь…

— Значит, вы пришли с добрыми намерениями, — сказал Панкрас. — Но вы несете нам чуму!

— У меня была чума, я чудом из нее выбрался. Вы хорошо знаете, что нельзя заболеть ею дважды!

― Если так, то во второй раз ее у вас не будет, но ваша одежда пропитана мельчайшими насекомыми, которые принесут заразу всем нам.

— Это верно, — вздохнул клирик, — потому что в течение двух месяцев, под предлогом того, что я ничем не рискую, они заставляли меня собирать сотни гниющих на тротуарах трупов. Итак, что я должен сделать?

— Первым делом, — сказал ему доктор, — ты разденешься и бросишь всю свою одежду за парапет. Затем я спущу тебе мыло, и ты вымоешь себя сверху донизу, особенно волосы. После я спущу большой пузырек уксуса, и ты в течение часа будешь растирать им свое тело, а затем погрузишь в уксус ногти на руках и ногах… В заключение я сброшу тебе пакет с чистой одеждой, и ты сможешь войти.

— Идет, — ответил клирик. И начал раздеваться.

В течение всей операции, которая длилась около часа, за закрытыми ставнями было много дам и девиц, поскольку он был довольно симпатичным юношей, а чума, сделав его тоньше, подтвердила его природную элегантность. На пустынной площади, у фонтана, он вымылся с большим старанием. Когда клирик был готов, Панкрас открыл ему дверь, прижав к собственному носу кусок смоченной в уксусе ткани, и провел его в свой кабинет. Их беседа продолжалась более часа. Мужчины ждали в саду, не говоря ни слова. Они прогуливались, опустив головы, руки в карманах.

Женщины разговаривали вполголоса, маленькими группками, по углам. Другие окружили старую Алиетт, которая пыталась подслушивать у двери доктора. Она не услышала ничего вразумительного, а когда Панкрас открыл дверь, упала к его ногам. И когда он сказал: «Чума на любопытную», она в ужасе убежала, забыв дышать.

В тишине двое мужчин вышли на середину большого сада, и клирик взобрался на крышку колодца. Все выстроились вокруг, а Панкрас и нотариус уселись на краю колодца. Тогда клирик заговорил.

— Друзья мои, — сказал он, — мне очень горько говорить вам, что господин Панкрас оказался прав, и что этот город пропал. Я думаю, что благодаря подзорной трубе капитана вы об этом знаете. Но это знание очень мало и почти очаровательно по сравнению с реальностью. А реальность такова, что трупы выбрасывают из окон, ими завалены тротуары. Все, кто могли уехать, уехали, но еще остается много жителей, число которых ежедневно сокращается, по крайней мере, на одну двадцатую. Мертвых больше не хоронят, их сжигают, но не успевают сжечь всех, несмотря на помощь сотни каторжников, которых каждую неделю приходится почти полностью набирать заново, потому что приговор не спасает их от этой страшной эпидемии. Здесь вы в безопасности, но ненадолго.

— Почему? — резко спросил нотариус.

— Потому что члены городского совета решили сжигать дома зачумленных и даже целые кварталы… Позавчера они сожгли Ля-Туретт. Вчера больше тридцати домов на площади Ланш, и я слышал, что сегодня они возьмутся за Плэн-Сен-Мишель, где эпидемия произвела ужасные опустошения!

— Это же в двух шагах отсюда! — ужаснулся капитан.

— Ну да, — вздохнул клирик. — К тому же я слышал разговор о нашей площади. Согласно докладу полиции, вас всех считают погибшими, и я думаю, что через два или три дня вы увидите хворост и факелы.

— Тогда мы выйдем, — сказал нотариус, — и они ничего не сожгут.

— Это верно, — пожал плечами клирик. — Они не настолько жестоки, чтобы сжигать здоровых людей. Но для начала у вас отнимут всю еду, потому что за нехватками следует голод, и власти конфискуют все запасы. Потом мужчин обяжут работать вместе с каторжниками, чтобы хоронить тысячи разлагающихся трупов. У вас будет крюк, капюшон, перчатки, а чтобы вас утешить, вас станут звать «воронами». Правда, через неделю у вас больше не останется никаких забот, потому что вы сами исчезнете под пустулами и бубонами, а бродячие собаки будут драться за ваши останки. Вот судьба, которая ждет вас, если вы будете настолько глупы, чтобы остаться здесь.