Зачумленные - Страница 28

***

Как только они ушли, женщины стали говорить, что этот клирик всегда хотел привлечь к себе внимание, что, разумеется, никакой чумы у него не было, и что он, вероятно, провел два месяца у любовницы, которая в конце концов выставила его за дверь. Его обвинили в том, что он всегда насмехался, что у него дурные наклонности. В заключение многие заявили, что нет никаких причин для бегства, и что самым мудрым было бы ждать, как они это делали до сих пор.

Мужчины начали было с ними соглашаться, когда Пампетт, торговец рыбой, дежуривший под крышей, появился на пороге.

— В квартале Плэн-Сен-Мишель, — сказал он, — большой пожар…

Все вздрогнули, потому что клирик об этом предупреждал. Женщины заплакали, а мужчины двинулись к двери господина Панкраса, когда тот появился на ступеньке.

Пампетт сделал ему свой доклад.

— Наш друг, — сказал Панкрас, — нас предупреждал — и уготованная нам судьба больше не вызывает сомнений, но еще ничего не потеряно. Выслушайте меня хорошенько, и повинуйтесь мне без споров, с полным доверием… Мы немедленно приступим к погрузке наших повозок, и укроем наши припасы одеялами. На одеяла улягутся мужчины, женщины и дети, полуобнаженные, изображая трупы зачумленных, я же займусь тем, чтобы придать им пугающий вид.

Другие, под капюшонами, понесут факелы, и станут петь «Помилуй меня, Боже», звоня в погребальные колокола. Я уверен, что наша процессия не привлечет грабителей, а обратит их в бегство. Что же касается солдат, которые караулят на заставах, я их не опасаюсь, и обещаю вам, что пройдем заставы без всякого труда, если каждый сыграет ту роль, которую я ему дам.

Немедленно приступайте к погрузке, и пусть женщины не пытаются обременить нас семейной мебелью, или детскими игрушками, или бесполезными безделушками, которые они почти всегда считают самым важным: я проверю груз и соглашусь только на самое необходимое. Начинайте!

Подготовка к отъезду продолжалась весь день. Смазывали колеса, ухаживали за животными, складывали на повозки мешки с продовольствием, бочонки с вином, ружья, порох, свинец и ткани. Затем господин Панкрас приказал вскрыть подвалы несчастного суконщика.

— Теперь, — сказал Панкрас, — он больше не нуждается в своих товарах, а для нас это станет большим подспорьем.

Затем он устроил, в своей собственной столовой, большую швейную мастерскую с пятнадцатью женщинами, выбранными из числа самых опытных: они начали с пошива двух десятков черных капюшонов, длинных балахонов и рукавиц, то есть перчаток, у которых был только большой палец. Наконец, склонившись над гравюрой, которую дал им господин Панкрас, они принялись, под руководством нотариуса, за шитье четырех военных мундиров, или, скорее, чего-то их напоминавшего, по меркам Гарена-Молодого, Биньона, Пампетта и пекаря, а также рясы для клирика.

Тем временем, ушедший было Панкрас через час вернулся: его появление вызвало возгласы женщин, и даже сам мэтр Пассакай был ошеломлен.

Действительно, пришедший был одет в парадный военный мундир. Лазурный камзол, белые кожаные штаны, красные сапоги с серебряными шпорами, шпага с чеканной золотой гардой, белый плащ, подбитый золотой тканью и украшенный беличьим мехом, образовывали столь роскошный ансамбль, что вставшие было швеи не осмеливались сесть.

— Это точно вы? — спросил нотариус.

— Увы, нет, — вздохнул господин Панкрас, — скорее это тот, кем я был.

— Это мундир капитана королевской гвардии!

— Да, — ответил господин Панкрас, — но есть небольшая разница: воротник моего камзола из желтого бархата, это указывает, что я был главным хирургом королевской гвардии, в звании капитана…

Раздался шепот восхищения, и доктор тихо добавил:

— Я даже имел честь, во время голландской кампании (и он снял свою шляпу, украшенную перьями) заботиться об августейшем здоровье его величества короля.

Слезинка появилась в уголке его глаза, а нотариус в свою очередь тоже снял шляпу.

— Его величеству, — взволнованно сказал доктор, — причиняли беспокойство ветры, сила которых пугала его лошадь: мне удалось их обуздать, и начиная с того дня я оставался при августейшей персоне до печального дня смерти его величества.

После молчания Панкрас сменил тон и резко сказал:

— Вернитесь к шитью, прошу вас, и займитесь мундиром капитана, которого нужно почтить двумя серебряными нашивками…

После обеда на скорую руку работы возобновились в большой спешке, поскольку на небе, поблизости, виднелись огромные столбы дыма, а легкий пепел начал окрашивать в белый цвет садовую траву. Еще не было никакой реальной опасности, но запах пожара доказывал неотложность бегства.

Тем временем Панкрас и мэтр Пассакай удалились в кабинет нотариуса, где они обычно играли в шахматы. Но в этот день они не прикоснулись к башенкам из слоновой кости на спинах маленьких слонов.

Мэтр Пассакай начал с того, что тщательно очинил два гусиных пера и добавил щепотку тонкой сажи к чернилам. Затем он вырвал из регистра страницу прекрасной нотариальной бумаги, и взялся за переписывание, своим красивым четким почерком, нескольких составленных Панкрасом строчек: это был надлежащим образом оформленный пропуск для командира заставы де ля Роз. Он высушил чернила щепоткой золотой пыли, которую перекатил с одного конца листа до другого.

Наконец, вынув из одной из своих папок купчую, которую городской советник Мустье подписал в его кабинете, он скопировал подпись с такой легкостью и совершенной точностью, что Панкрас воскликнул: